я всё ещё верю ему.
а вы?
Ему 34 года, и он мог бы быть моим папой, если бы очень постарался. Ему 34 года, и за эти годы он, кажется, успел попробовать всё, чтобы можно было считать его жизненным кредо отдающую рок-н-ролльным привкусом фразу live fast die young.
Ему 34 года, а мне так хочется погладить его по голове и сказать ему: бедный, бедный мальчик… Ты неустанно меняешь маски, то ли тщетно пытаясь найти себя, то ли на самом деле наслаждаясь этим бесконечным маскарадом. Ты меняешься, изменяя мир вокруг себя.
Детская улыбка, искрящиеся глаза, - самые прекрасные глаза на свете, - смотрят с фотографии тех времен, когда он ещё только начинал писать свою музыку, - безусловно, самую прекрасную на свете. Он словно смеётся всем телом, смеётся над безликой толпой, воспринимающей его шоу буквально. Ангел с самым невинным видом открывает ротик… и поёт почему-то о шлюхах, сексе и наркотиках.
Вскоре эта улыбка превратилась в развратную усмешку, отравляющую коктейлем эгоизма, распущенности, и почти божественной, неземной красоты. Ты заправским движением шлюхи задираешь юбку, виляя бедрами и сыпля искрами надменного обаяния. Знаете, он и платье женское носит так, словно костюм-тройку из самой дорогой материи, - с честью и достоинством, - будто говоря: такой уж у меня вкус, нравится вам это или нет. Он знает. Знает, что и selfish, и unkind, и ничуть этого не стесняется. Ведь он знает также, что сплетение нервов и самых тонких оттенков ощущений, подаренное этим selfish и unkind, разлившись по венам, стало самым сильным нашим наркотиком.
Ты касаешься клавиш фортепьяно, таких же чёрно-белых, как ты сам, выдавливая из сердца сгустки крови. Ты словно соткан из противоречий. You are the one, Брайан, ты знаешь. Такого больше нет. Такого манящего и такого отталкивающего одновременно. Такого нежного в своей жестокости. Самого невинного среди неискупимо грешных. Такого божественно прекрасного в своём уродстве. Такого невесомого с невыносимым грузом на хрупких плечах. Такого грязного в своей непорочности. Такого беззащитного в своей защищённости. Такого хрупкого во всей своей твёрдости. Такого мечущегося в своей непоколебимой вере. Такого наивного, такого чистого во всей своей распущенности... Такого, как ты.
Бедный мой мальчик, которому всегда было больно. Самозабвенно больно. Как бы ты не менялся, внутри ты всё ещё тот маленький мальчик, беззвучно кричащий в толпе потерянных детишек. Герой своего поколения, безнадёжно больной и в то же время безнадёжно здоровый, заразивший всех нас неизлечимой desease of the age (ведь мы сами этого хотели, разве не так?) своим судорожным шёпотом protégé moi, protégé moi… Брайан, милый Брайан, ты – настоящий. И даже во всей своей теперешней холодной отшлифованности ты так беззащитен, что мне снова и снова хочется погладить тебя по голове и сказать: бедный, бедный мальчик… Я никогда не смогу помочь тебе. Не смогу защитить тебя от самого себя.